Дмитрий Глуховский - Метро 2035
Гомер отнял ухо, посмотрел на Артема аккуратно; так, как будто ему нужно было растяжку на ощупь разминировать. И еще – сочувственно, но сочувствие старался спрятать, потому что понимал: леска невидима, сочувствием за нее зацепиться можно.
– Ты как? – спросил он. – Ты скверно выглядишь, по правде.
– Мне-то хана, – сказал Артем. – Может, неделя осталась. Ты пиши поэтому, дедуль. Записывай.
– Что записывать?
– Все. Все, что я тебе рассказал сейчас.
Гомер кивнул.
– Ладно.
– Тебе все понятно? Рассказать еще раз? – Артем привстал на здоровой ноге, выглянул в проход.
– Мне не все.
– Что не ясно?
Гомер мялся.
– Ну это… Все… Немного странно… Звучит. По правде.
Артем отодвинулся. Осмотрел старика с расстояния.
– Ты думаешь… Не веришь? Тоже думаешь, я ебнулся?
– Я этого не говорил…
– Слушай. Я понимаю, это все дико звучит. Но это правда, понимаешь? Наоборот, все, что ты знаешь про метро – что наверху жизни нет, что нам деваться некуда, что красные против Ганзы, что Ганза эта – добряки, что все вообще… Да вообще все – вот это именно – ложь! Мы просто в ней столько жили…
– Один город, еще может… Два там… – Гомер нахмурился, сделал над собой усилие, чтобы поверить Артему. – Но весь мир? И глушилки. И Ганза.
– Неважно. Ты пока запомни просто. А потом запишешь. Запишешь к себе? Меня не станет скоро, дед. Я не хочу, чтобы это пропало все. Вот тебе задача, слышишь? Я такое узнал. И если ты – ты! – не занесешь все это в тетрадочку свою… Никто никогда так и не узнает. Я сегодня попытаюсь… Неважно. У меня может и не выйти ничего. Но ты – понимаешь? – ты! – можешь что-то изменить. Сделаешь? Запишешь?!
Старик пожевал. Погладил курицу. Та сидела сонная.
– Даже если это и правда все… Кто же такое напечатает-то?
– Какая разница, кто?
– Ну как… А люди-то как узнают?
– Дед! Что, печататься обязательно? Гомер – тот Гомер, который настоящий – он ведь вообще ничего не писал. Он слепой был! Он говорил просто. Пел там… И люди слушали его.
– Тот Гомер – да, – согласился старик. – Который настоящий, – с унылой усмешкой повторил он. – Ладно. Запишу, конечно. А тебе к врачу надо. Что это за разговор – неделя осталась! И пойдем… Отведешь меня к ней?
– Спасибо, дед. Я потом тебе еще… Поподробней. Когда узнаю. Надиктую прямо. Если получится.
Гомер помолчал, пока шли. Что-то у него на языке еще нарывало, и он все сосал свой язык, стискивал зубы, чтобы не отпускать это. Потом пробубнил:
– И знаешь еще, что? Пришлось еще пару статеек для их газетки тиснуть. Заставили. Ну там, знаешь… Про прорыв на Шиллеровской…
– Но ведь это заставили, – сказал ему Артем.
– Заставили.
* * *Вернулись.
А там все по-новому. Дитрих с товарищем доели и сгинули. А в Сашиной кабинке стонали. Все с ней было в порядке.
– Вот тут, – сказал Артем.
Переглянулись.
Сели ждать за дождиком, уставившись каждый в свой стакан. Гомер ерзал, кашлял. Артем слушал себя: что там? Ветер внутри выл. Крутил железные лопасти, скрипел, переделывался в силу, чтобы Артему еще немного побыть на земле. Где вы, белобрюхие небесные корабли? Куда летите по этому ветру? Глотал водку: в стакане от того, что пригубливал, расходилось розовое облако, а внутри у Артема – облако мутное, как самогон. Сон наваливался. Сколько он не спал? Сутки?
Достонали; вышел какой-то хмырь, застегиваясь. Улыбнулся, как победитель. Что с этим делать?
Гомер сорвался с места, зашаркал туда. Курицу бросил.
– Саша?!
– Гомер… Ты?..
Артем не двигался. Не его разговор. Но не слышать не мог.
– Боже… Ты тут… Зачем ты? Сашенька…
– Со мной все в порядке.
– Я… Я думал, ты умерла… Искал тебя там, на Тульской…
– Прости.
– Почему ты не сказала мне? Не нашла?
– А ты как меня нашел?
– Я… Артем. Знаешь его? Он мне показал.
– Он тут?
– Ты… Зачем этим занимаешься? Саша? Зачем ты – этой грязью?
– Разве – это – грязь?
– Тебе не надо. Нельзя этим. Давай, ты… Собирай вещи свои. И пойдем.
Артем огладил наганный барабан. Не прямо сейчас. Завтра, послезавтра – когда к ней явится Бессолов. Пускай ответит. После этого – пожалуйста. Хорошо? Курица смотрела на него, голова набок.
– Куда? Я не пойду никуда.
– Как это? Тебя держат тут? Ты в рабстве? Мы можем… Я попрошу…
– Нет.
– Я не понимаю! Ты можешь другим зарабатывать… Если тебя выкупить нужно… Тебя нужно выкупить?
– Я не в рабстве.
– Тогда что?! Я не понимаю…
– Я тут на своем месте. Расскажи лучше про себя, как ты? Как… Хантер?
– Не знаю. Господи… Что значит – на своем месте?!
– Я там, где я нужна людям.
– Это глупость, это бред! Тебе восемнадцати нет еще! Что ты такое говоришь?! Это бордель! Притон! Все эти грязные мужики… Это не может так продолжаться! Мы уходим!
– Нет.
– Пойдем!
– Пусти!
Курица вслушивалась: переживала за Гомера. А Артем не вмешивался. Прав не хватало. Да и на чьей стороне вмешиваться?
– Ты не должна! Ты не имеешь права! Ты не проститутка!
– Как будто это самое плохое, что может случиться с человеком.
– Ты… Бедная девочка. Я потерял тебя… Я виноват…
– Ты не виноват. И ты не мой отец.
– Я и не… Зачем тебе здесь быть? Тебе не нужно!
– Это все? Ты же думал, что я умерла. Вот я, живая – какая разница, проститутка я, или нет?
– Ты! Не! Проститутка!
– А кто?
Какой-то человек остановился у открытой двери. Затылок обритый собран в складки. На плечах куртка кожаная топорщится. Охранник? Проверяет, можно ли хозяину зайти? Артем протер глаза, подался вперед, посмотрел вправо и влево. Темные волосы на пробор, мешки под глазами – нет такого человека в толпе?
– Ты не та девушка, которая станет за патроны себя… Которая позволит… Себя… С собой такое… Я тебя не такой помню!
– Ясно. А если я такая теперь, то что?
– Нет! Это мерзко!
– Ну сделай меня другой в своей книжке. Сделай меня такой, как тебе нравится. Какая разница, чем я занимаюсь в жизни? Какая разница, что там с Хантером?
– При чем тут это?!
– Ты закончил свою книгу? Чем? Что случилось на Тульской?
– Я не понимаю. Потоп! Прорыв вод.
– Чудо. Чудо у тебя там?
– Это не финальный вариант.
– Ну поправил же резню на чудо. Вот и меня поправишь. Сделай меня феей. Прости. У меня следующий гость сейчас. Я по записи принимаю. Как доктор. Сделай меня доктором.
